Пришло сообщение о смерти Евгения Борисовича Пастернака, старшего сына великого поэта, создателя отцовской биографии и редактора его собрания сочинений. Год назад, когда мы договаривались об интервью для фильма "Жара", он сказал: поторопитесь...
Впрочем, и двадцать пять лет назад, когда я в "Дружбе народов" вел подготовленную им совместно с Константином Азадовским тройственную переписку Пастернака, Цветаевой и Рильке, он узнал о серьезном диагнозе, и, улетая в Англию на операцию, тоже говорил: поторопитесь.
(В тот момент проявилась благожелательная твердость Евгения Борисовича, которая определяла его облик - недаром он когда-то открыто провожал в аэропорту семью Солженицыных после высылки Александра Исаевича; за это был выгнан из родного МЭИ.
Так вот, Азадовский тогда только что вышел из лагеря и начальство смертельно боялось печатать что-либо под его фамилией; Пастернак твердо отказался сотрудничать с журналом, если Азадовского попытаются прикрыть псевдонимом. Публикаторы поговорили с Лихачевым, я срочно написал от имени лихадемика предисловие с упоминанием Константина Марковича, утренним поездом письмо переслали Дмитрию Сергеевичу, а на следующее утро, поездом же, оно вернулось с подписью, которая тогда могла служить охранной грамотой.)
Но самое важное, самое трогательное воспоминание - о записи программы Тем временем, в которой участвовали сыновья поэтов, занимающиеся их наследием - Евгений Пастернак, Никита Заболоцкий, Никита Высоцкий и Алексей Симонов. Практически все (кроме Никиты Николаевича) от первых браков, все ревниво обожающие отцов, все восполняющие их стихами и прозой - нехватку личного общения, и поэтому читающие отцовские стихи так щемяще, так драматически. Но Евгений Борисович и на этом фоне выделялся; на его чтении я чуть было не нарушил все правила хорошего ведения и едва сдержал слезы, столько в этой интонации было личного, не погасшего за десятилетия детского обостренного чувства...
Царствие Вам Небесное, Евгений Борисович. Простите, если что было не так.
Впрочем, и двадцать пять лет назад, когда я в "Дружбе народов" вел подготовленную им совместно с Константином Азадовским тройственную переписку Пастернака, Цветаевой и Рильке, он узнал о серьезном диагнозе, и, улетая в Англию на операцию, тоже говорил: поторопитесь.
(В тот момент проявилась благожелательная твердость Евгения Борисовича, которая определяла его облик - недаром он когда-то открыто провожал в аэропорту семью Солженицыных после высылки Александра Исаевича; за это был выгнан из родного МЭИ.
Так вот, Азадовский тогда только что вышел из лагеря и начальство смертельно боялось печатать что-либо под его фамилией; Пастернак твердо отказался сотрудничать с журналом, если Азадовского попытаются прикрыть псевдонимом. Публикаторы поговорили с Лихачевым, я срочно написал от имени лихадемика предисловие с упоминанием Константина Марковича, утренним поездом письмо переслали Дмитрию Сергеевичу, а на следующее утро, поездом же, оно вернулось с подписью, которая тогда могла служить охранной грамотой.)
Но самое важное, самое трогательное воспоминание - о записи программы Тем временем, в которой участвовали сыновья поэтов, занимающиеся их наследием - Евгений Пастернак, Никита Заболоцкий, Никита Высоцкий и Алексей Симонов. Практически все (кроме Никиты Николаевича) от первых браков, все ревниво обожающие отцов, все восполняющие их стихами и прозой - нехватку личного общения, и поэтому читающие отцовские стихи так щемяще, так драматически. Но Евгений Борисович и на этом фоне выделялся; на его чтении я чуть было не нарушил все правила хорошего ведения и едва сдержал слезы, столько в этой интонации было личного, не погасшего за десятилетия детского обостренного чувства...
Царствие Вам Небесное, Евгений Борисович. Простите, если что было не так.
----------------------------------
Оригинал взят у
Мне посчастливилось с детства знать Евгения Борисовича Пастернака — горько думать, какой мир ушел вместе с ним. Этот мир можно было почувствовать, слушая его рассказы о детской встрече с Мандельштамом, или о том, как маленький Евгений Борисович смотрел из окна на Храм Христа Спасителя — еще не взорванный; или о том, что его отец топил рукописями печку в Переделкине. А отца он всегда называл «папочка», об этом все писали, — и свою преданность ему подтверждал до конца дней: приложил руку к изданию, наверное, всех книг Пастернака начиная с 1990-х, среди них сделанный вместе с Еленой Владимировной одиннадцатитомник.
В его жизни была и травля за дружбу с Солженицыным, и тяжелые переживания, когда по отношению к его отцу вели себя подло так называемые коллеги, и сцена в шведской ратуше, где Евгений Борисович получил отцовскую Нобелевскую медаль. А еще была война, военная академия, преподавание — но об этом мне известно очень мало, этих рассказов я не слышал.
Еще он писал стихи, и, кажется, в прошлом году вышла книга — изданная «против воли автора».
Родные Евгения Борисовича пишут, что отпевание состоится в храме свв. бесср. Косьмы и Дамиана в Шубине (Столешников пер., 2) в пятницу 3 августа в 10 утра.
В его жизни была и травля за дружбу с Солженицыным, и тяжелые переживания, когда по отношению к его отцу вели себя подло так называемые коллеги, и сцена в шведской ратуше, где Евгений Борисович получил отцовскую Нобелевскую медаль. А еще была война, военная академия, преподавание — но об этом мне известно очень мало, этих рассказов я не слышал.
Еще он писал стихи, и, кажется, в прошлом году вышла книга — изданная «против воли автора».
Родные Евгения Борисовича пишут, что отпевание состоится в храме свв. бесср. Косьмы и Дамиана в Шубине (Столешников пер., 2) в пятницу 3 августа в 10 утра.
--------------------------