http://bp01.ru/public.php?public=2461
"Удивительное дело: в апрельском «Новом мире» вся фикшн-проза – не без блеска. Может быть, потому что это «малая проза».
Даже «отпускная повесть» Владимира Березина «Однокурсники» – никакая не повесть; она только называется повестью, а на деле это – цикл фантастических новелл. Березин счастливо обрёл собственный фирменный жанр – особый извод (мифо)ретрофантастики. Почему «ретро»? Во-первых, потому что большинство березинских сюжетов завязаны на советскую мифологию. Во-вторых, потому что Березин нередко пишет «про волшебную науку и технику», что тоже – сугубо советская примочка. Наконец, в тех новеллах Березина, в которых СССР (как бы) ни при чём, характерный изящно-литературный (литературоцентричный) авторский подход выдаёт «старую школу письма». Новые фантасты уже так каллиграфически не работают; они берут объёмом.
Особо отмечу новеллу «Медаль»: она настолько лаконична, выверена и завершена, что, думаю, достойна грядущих хрестоматий.
Далее следуют два рассказа – «Край вечнозелёных помидоров» Ильдара Абузярова и «По соседству» Анны Матвеевой. Они тоже не без блеска. Хотя в фабульной основе абузяровского текста есть некоторая приторная искусственность, вычурность (его главный герой, татарин Мартин, одиноко живущий в Германии, встречает слепую старушку Илану, каждый субботний вечер танцующую перед окном в память умершего мужа). У Матвеевой – сюжет более естественный (но тоже минорно-сентиментальный): Абба, несмелая и затюканная властной тёткой женщина с не сложившейся личной жизнью, навещает могилу двоюродной сестры-наркоманки и знакомится на кладбище с матерью своего возможного суженого Адама (погибшего в Чечне).
Нон-фикшн апрельского «Нового мира» – главы из книги Сергея Белякова «Лев Гумилёв». Беляков относится к числу «биографов-трудяг»: от него не дождёшься ни дерзких обобщений, ни завиральных идей, ни стилевых неожиданностей – зато и не усомнишься в полученной информации – всё точно, надёжно, достоверно, проверено-перепроверено. Исследование Белякова страдает методологической дальнозоркостью: исторический фон прописан крепко, подробно и захватывающе, но центральная фигура не производит чёткого впечатления, расплывается. Подобная методика была бы противопоказана Александру Блоку или Александру Грину, однако Льву Гумилёву она, в общем, подходит – нам слабо знакомы мелкие подробности жизненного пути Льва Гумилёва (и слишком понятен итог этого пути).
В контраст прозе поэзия четвёртого новомирского номера не блистает. В лучшем случае, она – нормальная, обыкновенная – как зефирные верлибры Анастасии Афанасьевой («Место для музыки»), как два случайноватых стишка из цикла Дмитрия Веденяпина «Памяти СССР» (верлибр о дикторе Левитане и неверлибр о детстве, прошедшем под голос Левитана), или как перевод «Могильщика» Галактиона Табидзе в исполнении Юрия Юрченко.
Есть и худший случай – два литжурнальных завсегдатая, записанные мной в категорию «плохих поэтов» и, к сожалению, снова подтвердившие эту репутацию: Анатолий Найман («Скажи огонь») и Олег Дозморов («Вечное “почти”»).
Начну с Наймана. Стихи Наймана порождены тем, что Белинский называл «рефлексией» – холодно-отвлечёнными напыщенными олимпийскими рассуждениями на тему Вечности, Бессмертия, Бога, Языка (и т. д.). И это не похоже на Гёте; это больше похоже на советского орденоносца Анатолия Софронова (у меня есть «День поэзии» за 1984 год с софроновской «Поэмой жизни и смерти»: наймановский тёзка Софронов – вылитый Генрихович). К тому ж Найман не заботится о структуризации собственной речи; его тексты – не лирика (да и не поэзия вообще), а скверно зарифмованная эссеистика, теперь ещё и преимущественно без знаков препинания. Разобраться во всей этой словесной каше невозможно; в каждой строфе – то ль цитата, то ль ошибка, а коды верификации сведены к нулю; Найман, словно Ктулху, пожирает читательские мозги. Боюсь, что это распад личности – транслируемый литературными журналами почти в режиме он-лайн. Дело не столько в злополучном Наймане, сколько в тех, кто его печатает. Господа, хватит, довольно! Пожалейте литжурнальных читателей, обречённых двадцатилетиями барахтаться в потоках мутного сознания несчастного, запутавшегося, слабого человека; разочек замените своего любимчика кем-то иным (ну пусть хоть Рейном или Бобышевым)!
С Олегом Дозморовым – получше: Дозморов – лирик-традиционалист без фантазии, зацикленный на себе, вечно пишущий стихи о том, как он пишет стихи. Не скажу, что этот лирический дискурс безнадёжен; он (даже в наши времена) небезнадёжен, но рискован и требует всемерного напряжения души, абсолютной готовности к полёту. Стихи Олега Дозморова иногда – в отдельных строфах – взмывают ввысь, но чаще не летят, а бессильно пыхтят. Дозморову не хватает мастерства, ремесла. Дело поправимое.
Во второй части «Нового мира» – исследование Константина Фрумкина «Бессмертие: странная тема русской культуры», эссе Ирины Сурат «А если что и остаётся…» на смежную тему (русские поэты о личном бессмертии и посмертном существовании), а также статья Григория Аросева о Леониде Бородине («Свобода как догма»), довольно благожелательная к представителю чужого идеологического стана".